СТРОИТЕЛЬСТВО ЛЕВОГО КРЫЛА КОРДОННОЙ ЛИНИИ
Суворов приступил к постройке укреплений и вверх по течению Кубани. Утром 1 февраля он покинул штаб корпуса и в сопровождении эскадрона Астраханского драгунского полка направился вдоль берега на рекогносцировку незнакомой ему местности. В урочище Раздеры, как оно будет названо позже, то есть там, где река Кубань разделялась на Кара-Кубань, несущую свои воды на запад, и Кумли-Кубань, Суворов выбрал место под первый фельдшанец, который был назван Кара-Кубанским, но вскоре получил более простое наименование — фельдшанец Левый.
Занимая границу по Кубани, черноморцы на месте фельдшанца поставят Славянский кордон, у которого со временем возникнет хутор Тиховский, названный в память погибшего здесь в 1810 году казачьего полковника Льва Тиховского.
Проехав берегом Кубани верст пятнадцать, Суворов посетил селение Заны, за которым была видна опушка большого леса (черноморцы назовут его Красным, то есть красивым). В лесу уже с год, как заготавливались дрова и строительные материалы для Копыльского гарнизона. Суворов решает построить здесь, у самого берега реки, очередное укрепление для контроля над старинным бродом. Вначале Суворов назвал это укрепление фельдшанцем Верхкаракубанским, но несколько позже переименует в фельдшанец Римский.
Место это вошло в историю как Талызинская переправа, названная в память похода Кубанского корпуса под командой генерал-поручика П. Ф. Талызина летом (1788 года. Здесь переправлялся в 1791 году и Кавказский корпус под командой генерала Гудовича.
Спустя два года черноморцы на месте фельдшанца построили Ольгинский кордон, который был смыт Кубанью в 1929 году. С началом строительства Кубано-Геленджикской коммуникационной линии здесь в 1833 году был наведен мост, для прикрытия которого на левом берегу реки построили Ольгинский тет-де-пон (предмостное укрепление). Здесь же был построен и меновой двор. Этого Суворов давно добивался и об этом писал еще в яваре 1778 года, когда хотел организовать торговлю с горцами.
На этом месте был и поселок, позднее, уже после Крымской войны, хутор Краснолесский 1-й, который теперь слит с хутором Колос. Далее Суворов направился не по берегу Кубани, а вдоль опушки Красного леса, повернул на восток к кубанскому ерику Ангалы (от «ангалы», то есть имеющий мать), переправился по льду и поехал вверх по течению. Через шестнадцать верст, невдалеке от, изгиба ерика, Суворов заметил несколько курганов — развалины древнего поселения.
С самого высокого из курганов Суворов осмотрел окрестности и убедился, что для укрепления лучшего места здесь не найти. Впереди ерик шириной саженей двадцать, на юг, к Кубани, простиралось болото шириной верст до семи, а левее виднелся Черный лес. Укрепление быстро построили. Суворов назвал его по ерику — фельдшанцем Ангалынским. Но это трудное слово Суворов потом заменил более понятным названием — Ангелинский.
Черноморцы под прикрытием развалин фельдшанца поселят у ерика Поповичевский курень, который спустя десять лет перенесут подальше от границы, в глубь степей. А ерик назовут Ангелинским. Суворов побывал в урочище Мурат-тепе (от Мурат-тепе, то есть холм Мурата), небольшом, но с высокой цитаделью древнем городище, у которого ныне поселок Белозерный Динского района. А через несколько верст дорога вывела его к урочищу Ярсокон. Здесь русло Кубани, встретив твердые глинистые породы, изгибалось татарским сагайдаком, поворачивало под прямым углом и несло свои воды на запад, к Черному морю.
Выше урочища в Кубань впадал ерик шириной три-четыре сажени, который черноморцы назовут Свинушкой. Здесь, на мысу между Кубанью и Свинушкой, Суворов выбрал место для укрепления, которое контролировало бы лежащую к югу низменную пойму реки и имеющиеся броды. Суворов тут же набросал чертеж укрепления, которое в плане выглядело довольно сложным сооружением. В центре укрепления была цитадель — четырехбастионный редут. Южнее обрывистого мыса была небольшая паланка для конюшни и хранилищ сена для лошадей резерва корволанта (корволант — легкий корпус, предназначенный для самостоятельных действий). На север от цитадели — вторая паланка в виде неправильного треугольника с двумя полубастионами. Названа крепость была по урочищу — Ярсокинская.
Черноморцы оценили расположение крепости и основали в ее цитадели Елизаветинский кордон, а рядом поселили Тимашевский курень, который спустя несколько лет перенесли на реку Кирпили. В 1825 году на этом месте вновь был поселен курень, который получил название по кордону — Елизаветинский (с 1837 года станица).
Вернувшись в Копыл, 3 февраля Суворов донес Румянцеву о постройке укреплений. Сидя за шатким столиком в своей землянке, он писал: «Достиг я осмотром своим до урочища Мурат-топы: назначаю к оному иные укрепления...» Далее с сожалением доносит, что постройку укреплений из-за того, что при продолжавшейся здесь стуже, по замерзлости земли еще преуспеть не мог». Видимо, он рассчитывал уже намеченные им укрепления западнее Копыла построить к началу февраля.
Наступило потепление. Гнилой февральский ветер погнал над Копылом угрюмые, серые тучи. Почти сутки лил дождь, наполнились русла ручьев и ериков. На Черной Протоке где-то в стороне Раздер с пушечным гулом стал лопаться лед и, ломаясь на большие и малые глыбы, пошел к далекому Ачуеву. На плацу, где проходили разводы караулов, шальной ветерок, залетевший за высокие валы, рябил лужи. Скованная морозами земля оттаивала, и Суворов сразу же активизировал строительство укреплений.
И февральские деньки для офицеров и солдат Кубанского корпуса теперь побежали как бы вприпрыжку. Согласно полученным от Суворова указаниям строевые офицеры по готовым планам делали на местности трассировку при помощи мерной веревки и деревянных колышек. Солдаты тут же рыли рвы, насыпали валы, из хвороста плели туры и фашины. Плотники сбивали из толстых досок ворота, ставили подъемные мосты, через рвы и волчьи ямы перебрасывали легкие сдвижные переходы.
Суворов день и ночь на донской лошадке скакал от одного укрепления к другому. Для их строительства он выделил около трех тысяч человек. Сюда вошли прикомандированные батальоны Азовского и Троицкого пехотных полков, которые и составили ядро двух работных армий. Некоторые роты Белозерского пехотного полка использовались как гарнизоны новых укреплений. Казачьи полки несли дозорную службу и охраняли коммуникации. Зная, что Прозоровский попытается забрать прикомандированные батальоны, Суворов спешно уводит их с Тамани к Копылу. Для охраны кордонной линии он формирует два летучих корпуса, которые разместил в лагерях у Екатерининской крепости и в урочище Мурат-тепе. На тот случай, если придется сделать экспедицию за Кубань, он ремонтирует понтоны, с отрядом в пятнадцать эскадронов проводит специальные учения.
Начав строить Кубанскую оборонительную линию, Суворов вложил в нее идею активной обороны, отказался с самого начала от традиционного пассивного отсиживания в укреплениях. Убедившись, что на правом крыле линии строительство и перестройка укреплений будут закончены в срок, Суворов все свое внимание уделяет верховьям Кубани, где «за Лабою и до Урупа протчие черкесские поколения в привратности еще остаются».
Он решает, «проделав укрепления, занять нашими войсками по самой Кубани, протягивая тем оные к стороне Ташлы против Моздокской линии, и тем бы учинить преграду горцам к сообщению с ногайцами». И просит Румянцева направить в его распоряжение два-три полка пехоты, из которых один он думает «посадить» в укреплениях гарнизонами, а остальные в резерве. Кроме этого, он снова просит разрешения взять из арсенала крепости Азов несколько чугунных полевых пушек с передками. Он настаивает, чтобы ему обязательно направили эти пехотные полки, потому что все здешние «вне полного комплекта» Одновременно напоминает о 40000 рублей на выплату денежного довольствия, ибо прикомандированные два батальона еще не получали жалованья.
Суворов не забывал и о мирных переговорах с ногайцами. И он просит выслать деньги на подарки «местным чиновникам», то есть мурзам и султанам. Не забывает и о происках турецкой агентуры в кочующих за его спиной ногайских ордах. Беспокоит его и крепость Суджук-Кале, опора турок на Северном Кавказе. Будучи в Новотроицкой и Екатерининской крепостях, он дал задание заслать в горы и Закубанье разведчиков. Вскоре получает вести о положении горских племен и о тайной переписке князей с ногайскими султанами о совместном нападении на русские войска. В связи с этим Суворов принимает необходимые меры для отражения нападения.
Ранее историки и писатели считали, что генерал Бринк, сдав Суворову корпус, сразу же покинул Кубань. Однако это не так. Дело в том, что Бринку было приказано передать Суворову только командование корпусом, оставив за собой управление политическими делами. Поэтому от Румянцева в один и ют же день был послан ордер на имя Бринка продолжать «ласкать сераскира» и ордер Суворову: «Как я предложил г-ну генерал-майору и кавалеру Бринку, чтоб он по известным ему на Кубани обстоятельствам, продолжая возложенную на него комиссию, относительно связи политических дел, то сем даю знать вашему превосходительству, быв благонадежен, что и вы, со своей стороны, будете в том способствовать и прилагать старание к совершению предложенного».
Суворов с таким двоевластием в корпусе не согласился. «Два хозяина в одном дому быть не могут», — заявлял он. И Бринк, отлично понимая неопределенность своего положения, просил Румянцева отпустить его в домашний отпуск. Пока этот вопрос решался в высших сферах, Суворов решил перенести штаб-квартиру из Старого Копыла на пост полковника Одоевского. Он учитывал важное значение этого поста как контрольного пункта над Новым Копылом, который в дальнейшем послужит началом левого крыла кордонной линии и базой для снабжения войск. Пост стоял у важного узла дорог на Тамань, Ачуев, Азов, Кавказ и к переправам через Кубань. Уже несколько веков урочище Копыл служило центром торговли купцов нескольких стран с местными племенами. Торговля была нарушена из-за усобиц между Гиреями.
Суворов решил восстановить старинный центр кубанской торговли и добрососедские связи как с ногайскими, так и черкесскими племенами Но восстанавливать торговый центр он решил не у Нового Копыла, который был в ведении сераскира, а у поста Одоевского. С этой целью он планирует перестроить пост в крепость, а рядом построить большую паланку, где бы разместился передвижной магазин корпуса, склады материалов, рынок с товарами и лавками купцов.
Суворов дал указание полковнику Одоевскому составить план крепости. Видимо, крепость была окончательно построена к благовещению (25 марта), поэтому Суворов и назвал ее Благовещенской. В плане крепость выглядит довольно сложно. Цитаделью крепости служит редут неправильной формы, примыкающий к берегу Казачьего ерика, с общей длиной фасов двести тридцать саженей. Все полубастионы могли обстреливать как Новый Копыл, так и переправу через Черную Протоку, а подступы со стороны Казачьего ерика прикрывала угловая батарея и юго-западный бастион.
Севернее цитадели была расположена паланка окружностью около пятисот саженей. Ворот в па-ланке имелось двое: западные и восточные. От первых дороги выходили к переправе через Черную Протоку и к переправе через Казачий ерик. От вторых — в сторону Старого Копыла и далее через коммуникационные редуты к Ейскому городку. В паланке размещалось корпусное дежурство, штаб и гауптвахта — помещение для караула. Здесь же стоял и домик Суворова. Вдоль реки были строения рынка. Западнее и восточнее крепости раскинулся форштадт, то есть предместье крепости, где в землянках и турлучных домиках жили офицеры, солдаты, маркитанты и прочие лица. У самого берега реки баня и прачечная. В десяти саженях от юго-восточного полубастиона через ерик сделан деревянный мост, который прикрывался тет-де-поном, то есть предместным укреплением с пушечной батареей. В паланке размещался и генеральный госпиталь Кубанского корпуса, который ранее, до конца февраля 1778 года, находился в Старом Копыле.
Недавно найденный его фонд позволил мне по суточным ведомостям точно установить ежедневное количество больных и сколько было израсходовано на их содержание медикаментов и провианта. Из этих уникальных документов можно узнать, чем в те годы лечили и кормили больных солдат и офицеров. Оборонительные сооружения крепости состояли из рва шириной и глубиной 1,5 сажени и вала высотой 1,5 сажени. Здесь Суворов впервые применил рожны — колья длиной в сажень, закопанные в вал, вернее, в эскарп. Отсюда и пошла поговорка: «Не лезь на рожон». За валом со стороны поля были вырыты в три ряда волчьи ямы, прикрытые камышом. Выбор места под крепость был столь удачным, что, заняв границу, черноморцы основали здесь Протоцкий кордон, а после Кавказской войны поселили хутор (ныне Трудобеликовский Красноармейского района).
18 февраля императрица Екатерина II подписала рескрипт фельдмаршалу Румянцеву: «Я с удовольствием уведомляюсь из последних донесений ваших, что генерал-поручик Суворов принял команду над корпусом Кубанским, будучи уверена, что он, конечно, поспешит достижению намерений о тамошнем крае. Но как тут же усматриваю, что управление политических дел предоставляется генерал-майору Бринку, то, предостерегая всякое неудобство, могущее произойти от беспосредственного мимо начальника войск управления, мне кажется сходственно вверить и в том полную дирекцию Суворову».
После отъезда генерала Бринка Суворов с удвоенной энергией продолжил строительство цепи укреплений. И 19 февраля докладывал Румянцеву: «По продолжавшейся ныне здесь теплой погоде и талости земли совершение уже некоторых и приведение к скорому окончанию других донесенных вашему сиятельству в рапорте от 28 числа генваря месяца укреплениев производится с успехом». Из-за острой нехватки артиллерии он вынужден был вооружать фельдшанцы всего одним орудием, а крепости тремя. Поэтому вновь просит прислать ему тридцать — сорок легких полевых пушек, так как наличной артиллерии для того количества укреплений, которые он запланировал построить, ему явно не хватало.
Получив сведения от командиров полков, что укрепления правого крыла приведены в боевую готовность, Суворов стягивает свои работные армии к Копылу, а затем уже отсюда направляет их вверх по Кубани. Оставив за себя командира Астраханского драгунского полка полковника Одоевского, Суворов ранним утром 22 февраля покидает строящуюся Благовещенскую крепость и выезжает вверх по Кубани, предварительно донеся Румянцеву, что он едет к устью реки Лабы и урочищу Темишбек «для дальнейших рекогносцированиев» мест, удобных для постройки укреплений.
Осмотрев строительство фельдшанцев Левого и Римского, Суворов заехал в деревню Заны, где «ласкал» местных мурз, а затем направился к фельдшанцу Ангалинскому, который уже возвышался на срезанной верхушке большого кургана.
Вечером Суворов приехал в Ярсокинскую крепость, которая в основном уже была закончена. Почему-то Суворову название крепости не нравилось, и он решил ее переименовать в Мариинскую. Но писари, как это бывало не раз, перепутали, и вместо Мариинской крепость стала называться Марьинской. После того как оборонительные сооружения крепости были построены, Суворов отдал приказ войскам двигаться дальше. Незаконченные работы, такие, как строительство конюшен, складов, бани, кузни, должен был выполнить оставляемый в крепости гарнизон под командованием секунд-майора Дикера.
На другой день задолго до рассвета из ворот крепости вышел авангард работной армии человек в триста пехоты и конницы. Через час выступили и основные силы армии во главе с Суворовым, которые прикрывали обоз и артиллерию. Дорога через полверсты повернула на восток и мимо высоких валов двух городищ пошла далее вдоль берега Кубани. Версты через три она вышла к глубокому рву длиной с версту, который прикрывал в древности огромное городище, центр местной торговли, и упиралась в обрыв, под которым протекал ерик Свинушка.
Авангард по раскисшей дороге двигался медленно. Впереди, справа и слева, то выплывая из мрака, то скрываясь в нем, двигались казачьи разъезды, несущие походное охранение. Перед рассветом правый разъезд заметил среди кустов, растущих вдоль обрыва, мелькающие тени. И только казаки остановились, присматриваясь и вслушиваясь, как из темноты ударил ружейный залп. Авангард в одно мгновение стал в каре, и как только толпа абреков, гикая и размахивая шашками, набежала, ее в упор встретил ружейный залп, за ним второй. Нападающие смешались и, оставляя в бурьяне убитых, бросились к обрывам, прыгали вниз и бежали к лесу за ериком Свинушка.
На рассвете абреки еще раз пытались атаковать авангард, но были легко отбиты ружейным огнем. Рассвело. Мелкий, надоедливый дождь все вокруг устилал мокрым туманом. Обозные и артиллерийские лошади скользили по раскисшей дороге. Медленно тянулись облепленные по самые ступицы грязью огромные фуры, пушки и зарядные ящики. Ездовые, проклиная непогоду, секли плетьми усталых лошадей.
Когда к полудню туман несколько рассеялся, головной дозор заметил, что большая толпа абреков переправлялась через Кубань на лодках и скапливалась в прибрежном лесу. Командир авангарда на пути возможного подхода к дороге абреков положил в кустарнике засаду подкомандой подпоручика-Деменкова, а правее, в лесу, поставил на опушке в засаду эскадрон драгун во главе с поручиком Кувичинским.
Абреки подползли к дороге и, выхватив шашки, с гиканьем кинулись на проходящую колонну авангарда. Залп из засады в упор положил их сразу несколько десятков. Затем вся колонна бросилась на нападавших в штыки. Абреки, не принимая штыкового боя, побежали к лесу, но в это время из лесу вышел эскадрон, развернулся на рыси и атаковал беглецов. Уцелевшие абреки забивались в непролазные терны, бросались в Кубань.
«Сии бедные воры, — Доносил позже Суворов, — сильно пострадали, дравшись с нашими смело и рукопашно, войско по обычаю поступало весьма храбро...» В этом же рапорте Суворов просит фельдмаршала Румянцева за мужество и находчивость поощрить своей властью Деменкова и Кувичйнского.
Судя по формулярным спискам, это были еще совсем молодые люди. Ивану Деменкову было тогда от роду двадцать четыре года. В Рыльском уезде он имел на двоих с младшим братом Андреем, который с 1777 года служил в том же полку, маленькую деревеньку. Служить Иван начал с 1766 года, участвовал во всех походах Бринка на Кубани. Антону Кувичинскому было всего девятнадцать лет. Родом он из мелкопоместного польского шляхетства. В армию поступил в 1776 году, а спустя год уже служил на Кубани под командой Бринка. В сентябре выселял некрасовцев, в декабре защищал от набегов Новый Копыл.
Читатель, видимо, уже обратил внимание, что Иван Деменков начал служить с тринадцати лет. Однако это не значит, что он нес службу в полку. Нет, он, пока шла его выслуга рядовым, проходил курс домашнего обучения. И только когда ему был пожалован первый офицерский чин — прапорщика, Деменков явился в полк. Это не было исключением в те годы, так делали все дворяне, обходя указ Петра I об обязательной службе дворян, начиная с рядового.
В этой стычке они действовали умело и храбро. И похвальное слово Суворова для них уже было достойной наградой. Бой этот произошел в Карасунском куте, где четверть века спустя будет заложен город Екетеринодар. Пройдя через негустой лес, работная армия вышла к обрывистому руслу. По его дну протекал ручей Кара-су, то есть черная вода, для питья не пригодная.
Солдаты насыпали земляную дамбу и по новому бревенчатому мосту перешли на левый берег, за которым сразу же начинался дубовый лес, темной полосой тянувшийся вдоль Карасунских озер. Спустя сто лет здесь будет окраина Екатеринодара — Дубинка. Описав дугу верст в шесть, лес снова выходил к Кубани. Справа от дороги на возвышенном мысу, образованном Кубанью и ее старым руслом, возвышалось довольно большое городище. Оценив местность, Суворов принимает решение построить здесь укрепление, которое бы прикрыло местные броды.
Получив команду, войска сошли с дороги и стали лагерем вдоль опушки леса. Пехота составила ружья в козлы, артиллеристы выпрягли лошадей и разбили парк, а драгуны и казаки, натянув канатные коновязи, уже повели лошадей на водопой. Все это делалось без сутолоки, спокойно — каждый знал свое дело.
По всему лагерю у палаток загорелись костры, у которых сушили одежду солдаты и офицеры. А драгуны, казаки и ездовые артиллерийских упряжек, засыпав в торбы лошадей овес, с завистью посматривали на пехоту, толпящуюся вокруг костров, которая, покуривая трубочки, ожидала сигнала «к кашам». И вот барабаны ударили долгожданный сигнал. К ротным повозкам, где у бочонков с водкой важно восседали старшие сержанты (позже это были фельдфебели), подходили солдаты с медными котелками. Одни, залпом выпив свою порцию и закусывая сухариком, спешили к артельным котлам, где уже раздавали кашу, другие несли ее к кострам, чтобы выпить «под кашку».
После ужина шум в лагере стал стихать. Не слышны уже были крики артельщиков и озабоченный гомон солдат. Барабаны ударили зорю. Старшие сержанты и-вахмистры провели боевые расчеты и распустили солдат на ночлег. Опустилась темная ночь, затухающие костры тускло мерцали во мгле, освещая то кучки дремлющих солдат, то медный ствол пушки, то зеленый зарядный ящик, то стоящие в козлах ружья. Под обрывистым берегом мерно бормотала полноводная Кубань. Из темноты, где стояла цепь сторожевого охранения, слышалось протяжное: «Слу-уша-а-ай!..»
Еще задолго до рассвета закипела работа у котлов: артельщики рубили мясо, тащили кули с крупой и сухарями, кололи дрова, носили воду. Грохнула заревая пушка, разнося многоголосое эхо по Прикубанью. Рассыпали дробь дежурные барабанщики, и лагерь разом зашевелился. Распахнув полы палаток, побежали во все стороны солдаты: один умываться, другие к коновязям, чтобы вести лошадей на водопой, третьи, разобрав ружья, шли под командой младших сержантов сменять сторожевое охранение.
После завтрака войска были построены и каждая рота или эскадрон получили задание на рубку леса вокруг городища не менее чем на полверсты, то есть на дальний картечный выстрел... Стучали топоры, визжали пилы, трещали падающие деревья. Бревна, жерди и колья солдаты несли к городищу, где делалась разбивка укрепления. Плотники начали тесать доски для ворот и мостов. В границах укрепления рылись котлованы для землянок. Это были прямоугольные ямы в рост человека, над которыми ставились стропила, перекрытые жердями и толстыми ветками, затем все это укрывалось камышом или бурьяном и засыпалось глиной с землей. Укладывали нары из земли или досок. Для приготовления пищи и обогрева из глины и песка делалась «горнушка» — глинобитная печь, трубу которой плели из хвороста, обмазанного глиной с песком.
К концу первого дня на городище уже четко вырисовывались контуры укрепления — вытянутый многоугольник. В его восточной части намечена пушечная батарея на четыре амбразуры, прикрывающая брод. На запад смотрела одна амбразура, из которой можно обстрелять второй брод, ниже по реке. Тут же и ворота, прикрытые траверсом с пушечной амбразурой. В сторону леса вдоль ручья Карасу еще две амбразуры.
Каждый день с левого берега Кубани толпы абреков смотрели на русский лагерь. Здесь был самый удобный брод на правобережье. Сюда выходил возвышенный гребень, берущий начало у Султановой гряды, где стоял аул Энем. Только по этому гребню и можно было пройти через огромные Чибийские плавни к броду. Теперь этот брод закрыт для набегов навсегда.
Время показало, что Архангельский фельдшанец построен на очень важном месте, и в последующие годы он дважды восстанавливался как коммуникационный редут при походах Кавказского корпуса к Анапе. Весной 1793 года войсковой атаман Черноморского казачьего войска Захарий Чепега, занимая границу, разместил в нем резиденцию начальника всей Черноморской кордонной линии — Главноореховатый кордон (ореховатый — от обилия зарослей ореха фундука). А рядом, за Карасу (Карасуном), казаки заложили войсковой град Екатеринодар, разрешение на постройку которого дал сам А. В. Суворов. После чего и кордон был переименован в Главноекатеринодарский пост, фотография которого, сделанная в восьмидесятые годы XIX века Е. Фелицыным, дошла до наших дней.
В 1927 году при закладке электростанции городище с фельдшанцем и паланку, где был казачий пост, строители срыли. Остался частично западный фас, который виден у здания Краснодарэнерго...
Место для каждого нового укрепления Суворов выбирал сам. Обычно это были или древнее городище, или большой курган, или возвышенный мыс у обрывистого берега, откуда русло реки просматривалось вверх и вниз по течению. Суворов тут же намечал примерную форму и размеры укрепления. А возвратившись в лагерь, он сбрасывал промокшую одежду и начинал работать. Под шум ветра, рвавшего полы палатки, чертил на своем кожаном походном сундучке план укрепления. Как правило, в масштабе указывал только оборонительные сооружения и фортификационные препятствия, а прилегающую к укреплению местность и даже реку Кубань изображал схематически.
До нас дошел рапорт, написанный Суворовым в Архангельском фельдшанце. 27 февраля 1778 года он сообщал Румянцеву, что «укрепления вправо со стороны Копыла вниз по Кубани все совершены, тоже влево производятся с успехом до крепости на часе (езды.— В. С.) за Мурат-топою, прозванной Марьинской». При этом солдаты постоянно подвергаются набегам «воровских людей», которые всегда бывают, благодаря бдительному несению сторожевой службы, «жестоко приняты». И, описывая очередное нападение, Суворов отмечает храбрость своих солдат.
Закончив строительство Архангельского фельдшанца, Суворов повел армию дальше, а за спиной солдат тотчас поднялось огромное облако дыма, прорезаемое языками пламени. Это казаки, идущие в арьергарде, начинали выжигать камыши, прикрывающие подступы к укреплению. Закубанские жители видели, как день за днем продвигается вверх по Кубани полоса огня и дыма, и определяли по ней скорость маршей работных армий и места, где построены новые укрепления.
Суворов бдительно следил за происками турецкой агентуры, как среди ногайцев правобережья, которые считались союзниками России, так и среди народов, заселяющих Закубанье. В дипломатических беседах, подкрепляемых различными подарками, Суворов добился согласия султанов союзных орд, чтобы при каждой из них постоянно был офицер — пристав с небольшой охраной для спокойствия той и другой стороны.
Суворов с сожалением отметил, что мирные договоры, которые он заключал в переговорах, часто нарушались. И приходилось браться за оружие. 6 марта из лагеря у строящегося Гавриловскою фельдшанца Суворов послал Румянцеву депешу, что закубанские абреки при нападении на русские посты и строительные армии «всегда были разгоняемы, ныне поутихли... внушениями наказания, мира и спокойствия обещают жить спокойно, с российскими согластно». А спустя неделю сообщил уже из строящегося фельдшанца Михайловского, что «заречные жители живут тихо, и дальних предприимчавостей (набегов. — В. С.) от их не предусматривается».
Используя установившееся затишье, Суворов торопится закончить строительство укреплений левого крыла. Из Турции поступали тревожные вести о том, что султан готовится к войне с Россией. И обстановка в ногайских ордах, даже в союзных, по докладам корпусных приставов, оставалась довольно сложной.
Непрочность южных границ тревожила. Но Суворов успокаивал Румянцева, что строительство укреплений идет успешно. «Около половины сего месяца, уповаю, протянутца полевыми укреплениями от Лабы кТемиш-бергу (Темишбек. — В. С), ежели бог пособит. Мешает нечто ныне и погода». А погода на Кубани в начале марта известно какая: то дождь, то снег и море грязи кругом. Насыпаемые валы тут же оплывали, тяжелая, как свинец, земля прилипала к лопатам.
Вместе с тем Суворов просит направить на Кубань два пехотных полка и батальон егерей, ибо открывается надежда, что «от Темишберга, как бы еще пространство не оказалось, укрепления к возможной линии довали и тем оную весьма сократить...». Из-за отсутствия нужного количества войск он вынужден был цепь укреплений отвести от Кубани в урочище Темишбек и далее к Ставропольской крепости вдоль старинной дороги. Однако величайшая энергия Суворова и самоотвер-женная работа солдат превзошли ранее составленные планы. Суворов решил продолжать строительство укреплений вверх по Кубани до устья реки Ояруп и оттуда уже отвести цепь укреплений к Азово-Моздокской линии. Одновременно планирует с прибытием новых войск начать строительство коммуникационных редутов от Павловской крепости к Ейскому городку. Строительство коммуникационной линии думает закончить к середине мая, если что-либо не помешает.
Прошло каких-то двадцать дней, и солдаты в тяжелейших, условиях построили три фельдшанца и две довольно сильные крепости, в одной из которых тут же разместилась штаб-квартира начальника дирекции. Закончив Архангельский фельдшанец, Суворов выступил вверх по Кубани и через двадцать шесть верст обнаружил у высокого берега обрывистый мыс, на котором возвышались валы большого разрушенного городища, протянувшегося на триста саженей. Поднявшись на городище через воротный проем, Суворов осмотрел цитадель, которая в виде высокого холма овальной формы примыкала к пойме. Здесь Суворов заложил фельдшанец Гавриловский для прикрытия брода через Кубань, куда от городища вела древняя дорога.
Это место прочно вошло в историю Кубани. В 1788 году, когда Суворов был под Очаковом, командир Кавказского корпуса генерал Текелли, готовя поход на Анапу, поставил в бывшем фельдшанце коммуникационный редут Петровский, названный по его имени. Городище же он перестроил в ретраншемент, который также стал называться Петровским.
В 1791 году генерал Гудович, ведя тот же корпус к Анапе, занял ретраншемент как коммуникационную базу похода. А черноморцы на месте фельдшанца поставили батарейку Новотроицкую, которая простояла здесь до конца Кавказской войны.
Время не пощадило фельдшанец. Река Белая, изменив в одно из половодий свое русло, подмыла цитадель городища, и та рухнула в воду. А валы Петровского ретраншемента и ныне видны между станицами Старокорсунской и Васюринской.
Поиски Гавриловского фельдшанца были очень длительными, и главная причина в том, что неизвестный штаб-писарь, копируя документ Суворова, допустил ошибку: вместо расстояния от Архангельского фельдшанца в двадцать шесть верст он написал шестнадцать, к тому же и карта была снята с ошибками.
...Оставив часть армии заканчивать строительство паланки, Суворов поднялся на двадцать семь верст вверх по Кубани и вышел к устью Лабы, где к берегу спускалась широкая лощина, поросшая лесом. С запада возвышался обрыв, на котором и было решено построить крепость и назвать ее Усть-Лабой. В плане это многоугольник примерно 85X85 саженей, со сложным профилем. Крепость имела три полных бастиона и один полубастион. Пушечных платформ у амбразур не было. Спускавшийся к реке овраг, по которому водоносы ходили брать для солдатских котлов воду, прикрывался тремя траверсами. С севера к цитадели, где была полковая штаб-квартира, примыкала довольно большая паланка, в которой размещался сильный корволант. После окончания строительства Суворов переименовал крепость в Александровскую, в честь новорожденного великого князя, будущего Александра I.
В 1793 году генерал Гудович расширил крепость, оставив в неприкосновенности одну восточную куртину с двумя бастионами да два приречных полубастиона. Гудович возвратил крепости старое название— Усть-Лабинская крепость.
Здесь в конце XVIII века была штаб-квартира Суздальского полка, который нес службу по охране границы. Здесь сидели в земляных ямах, ожидая суда, участники Персидского бунта; на плацу крепости их и подвергали жестоким наказаниям перед отправкой в Сибирь.
Пройдя вдоль Кубани тридцать верст, Суворов вышел к широкому оврагу, который спускался в пойму Кубани, заросшую вековым лесом. На мысу слева от оврага и был заложен фельдшанец Михайловский, который выглядел вытянутым многоугольником с примыкающей с запада небольшой паланкой. Вторая паланка, побольше, где стоял конный резерв, была на противоположном мысу оврага. Они единственные сохранившиеся из всех паланок суворовских укреплений.
Позже казаки, занимая границу, разместили в фельдшанце Саламатин пост, валы которого видны до сих пор в десяти километрах восточнее станицы Ладожской, у железнодорожного разъезда Потаенный. В двадцати шести верстах от этого места Суворов обнаружил огромный овраг, очень удобный для набегов. Чтобы прикрыть его, он в версте отсюда нашел маленькое городище, на котором и заложил фельдшанец Невский. После строительства Павловской крепости фельдшанец будет переименован в Западный. Он до сих пор сохранился западнее станицы Казанской, у кирпичного завода колхоза «Родина».
Далее на восток дорога повела Суворова мимо многочисленных курганов и городищ. Через двадцать верст она спустилась в лощину с небольшим ручьем, правым притоком Кубани. В этом месте река делала петлю. Устье безымянного ручья было покрыто лесом, через который проходили две дороги к очень удобным бродам через Кубань.
Донские казаки каждому передавали печальную повесть о том, почему это урочище называется Романовской переправой. Летом 1771 года во время русско-турецкой войны комендант Суджук-Кале с целью отвлечь внимание русского командования подтолкнул протурецки настроенного князя Росламбека сделать набег на донские станицы. Большой отряд конницы, переправившись через Кубань, вышел на древнюю дорогу, связывающую Крым с Персией, и устремился к Дону. Он внезапно напал на Романовскую станицу. Кто оказал сопротивление — был изрублен, а остальные жители попали в плен.
Соседние станицы отбили нападение, и Росламбек решил не испытывать судьбу. Переправившись на ногайскую сторону Придонья, он спешно пошел к Кубани. Опасаясь возмездия, хищники гнали пленников бегом к спасительному броду. Над головами заарканенных женщин и девушек и связанных сыромятными ремнями парней и мальчиков свистели нагайки. Пленников вброд перегнали через Кубань, и они навечно пропали на невольничьих рынках Азии и Африки.
Казаки прозвали это место на Кубани Романовской переправой. Сейчас на этом месте пляж города Кропоткина. Для прикрытия этой лереправы Суворов решил поставить казачью заставу, для которой у левого берега ручья построили маленький редут. А восточнее лощины, у больших оврагов, был поставлен обзорный пост с сигнальными маяками. Верстах в пяти отсюда, на обрывистом мысу, Суворов выбрал место для крепости. Отсюда хорошо видны луга Закубанья с рощами и кустарником, а у самого горизонта синеют горы.
Крепость примыкала к высокому обрыву поймы и в плане выглядела неправильным многоугольником с четырьмя полными бастионами и одним неполным. При закладке крепости Суворов назвал ее по урочищу — крепость Темишбек, но спустя месяц переименовал в Павловскую, в честь цесаревича Павла, будущего императора, с которым позже судьба столкнет Суворова самым жестоким образом, и не раз.
Крепость многие годы играла важную роль на Северном Кавказе. Во всех походах Кавказского корпуса на Анапу цитадель ее всегда восстанавливалась как коммуникационный редут. В 1793 году генерал Гудович перестроит ее в крепость Кавказскую. И ныне в станице Кавказской, которая была основана донскими казаками в 1794 году, в приречной части ее можно увидеть еще сохранившуюся восточную куртину с проемом Кавказских ворот и двумя бастионами.
Закончив строительство Павловской крепости, Суворов направил работную армию к урочищу Темишбек, где ныне станица Темижбекская. Здесь Кубань, упираясь в твердые глины правобережья, делала резкий поворот влево и начинала свой бег почти строго на запад. Правый берег очень крут, изрезан частыми и глубокими оврагами. Леса нет. А левый берег низкий, покрыт густыми лесами. На мысу, с которого были видны дымки аула князя Темишбека, Суворов поставил обзорный лост. В 1793 году генерал Гудович оборудовал здесь Большетемиж-бекский пост, валы которого сохранились в пяти километрах восточнее станицы Темижбекской.
Далее на восток, верст через пятнадцать, дорога пересекла небольшую речку. В те годы она называлась Терновыми копанями. Позже ее назовут просто Терноватой. Так появились две одноименные речки — Терноватая на Большой Ее и Терноватая на Кубани. На мысу, что был левее устья речки, Суворов построил фельдшанец Восточный, чтобы прикрыть Воровскую балку, как назовут ее казаки.
Переселившись на Кубань, донские казаки на месте фельдшанца поставят пост Терновой, у которого со временем возникнет нынешний хутор Керамик Новоалександровского района Ставропольского края.
К середине марта Суворов достиг речки Камышеватой. Верстах в двадцати от нее Суворов выехал к огромной балке, по которой протекала речка, верховье ее терялось где-то на северо-востоке среди холмистой степи. На карте, составленной в начале 1777 года перед строительством Азово-Моздокской кордонной линии, эта речка названа Барсуклой. На картах, составленных позже, она уже именовалась Горькой или Ояруп.
Здесь на левом склоне балки, которая в устье имела ширину около версты, Суворов выбрал место для крепости, вначале названной по речке Ояруп. Однако вскоре Суворов переименовал ее в крепость Царицынскую. Это самая восточная крепость в Кубанской кордонной линии. Силы и средства у Суворова были истощены, и он мог в дальнейшем строить только малые укрепления — фельдшанцы.
Пройдет десять лет, и в цитадели бывшей крепости генерал Текелли поставит коммуникационный пост Царицынский, который просуществует до конца Кавказской войны. Тогда же у его валов возникнет одноименный хутор. Ныне это Северокавказский хутор Новокубанского района Краснодарского края.
На всех найденных планах суворовских укреплений паланки показаны только у крепостей. Не показаны они ни у одного фельдшанца, хотя известно, что они там были. Ведь в паланках стояли резервы и корволанты. К тому же где-то надо было размещать хозяйственные постройки: кузню, баню, конюшни, стога с сеном и т. д. Ответ на эти вопросы можно найти в требовании самого Суворова строить фельдшанцы строго по утвержденным им планам, которые чаще всего и были им же лично начерчены. Паланки же должны были строиться, в целях экономии времени, уже после строительства фельдшанца и только силами и средствами оставляемого в нем гарнизона. Поэтому и начертание паланки, и ее строительство проводилось комендантом фельдшанца.
Забегая несколько вперед, отмечу, что в ходе работы над данной книгой мне удалось во время пеших походов вдоль бывшей Кубанской кордонной линии установить случайно сохранившиеся две паланки у Михайловского фельдшанца и несохранившуюся, но известную по старинным планам паланку у Главноекатеринодарского поста, который был построен у Архангельского фельдшанца.
Пока Суворов старался всеми доступными ему силами и средствами как можно быстрее закончить строительство кубанских укреплений,планы начальства круто переменились. Тот же Румянцев, который еще недавно требовал «недреманным оком взирать» за происками турок на Кубани, стал проводить другую политику.
Ознакомившись по докладной русского посланника в Турции с ее внутренним положением, он решил вывести русские войска из Крыма. В то же время Кубанский корпус — «для сбережения и подаяния выгод немало изнуренному от многотрудных подвигов...» — должен был оставить Кубань и отойти на рубеж реки Ей, то есть к границам по Кючук-Кайнарджийскому договору. Однако Румянцев только рекомендовал, но не приказывал, видимо ожидая решения, правительства. Далее он писал, что если отвод войск Суворов все же начнет, то ему следует еще раз попытаться найти контакты с некрасовцами для переговоров о возвращении их в пределы России.
Этот ордер Суворов получил, видимо, 18 или 19 марта, так как уже 19 марта он послал ответный рапорт, в котором с гордостью доложил, что «крепости и фельд-шанцы по Кубани простерлись нечто и за Темишберг с неожиданным успехом...». Построенные укрепления, докладывает Суворов, «столь неодолимы черкесским поколением по их вооружению, что остановили их совершенно уздою, были бы они доведены в смычку Моздокской линии», что он и собирался сделать к середине апреля. Сейчас же он строительство приостановил до получения дополнительных указаний или приказа на отвод войск с Кубани.
В своей служебной переписке, связанной с постройкой укреплений, Суворов высказывает мысль о превращении цепи укреплений в кордонную линию. «Укрепления сии по Кубани, — пишет Суворов, — сильнее почти обыкновенных линейных, могли со временем переименоваться в линию. » И тут же скромно добавляет, что это «усмотрение на месте, будучи удален познаниев дальновидных политических, принимаю смелость оные вашему сиятельству представить на высокие рассмотрения». Это была мысль не только полководца, но и государственного деятеля, он не только построил цепь укреплений, но и предлагал отодвинуть государственную границу России с реки Ей на реку Кубань, тем самым прикрыть не только кочевья мирных ногайцев, но и донские станицы. Это обеспечивало бы безопасность южных рубежей России. Конечно, растяжение коммуникаций от Азова до Кубани, подвоз провианта, охрана дорог, организация почты — все это требовало средств, и притом немалых, которых у Суворова не было. Он ищет выход из этого положения и как один из вариантов предлагает сокращение числа войск. Он считает, что после окончания строительства укреплений для охраны линии будет достаточно десяти кавалерийских эскадронов, около десяти пехотных батальонов и двух тысяч казаков. Сокращение войск он предлагает компенсировать принятыми на службу мирными ногайцами, живущими вдоль Кубани. В конце рапорта он докладывает, что, в ночь на 10 марта абреки и некрасовцы атаковали фельдшанец Пятибродный, но были отбиты, а подоспевший кавалерийский резерв из крепости Новотроицкой загнал нападавших в Кубань, «где их много утонуло». А вообще, пишет Суворов, «по сей стране было тихо».
Можно, пожалуй, и подвести итоги этой героической работе русских солдат и их полководца. Приступая к постройке линии, Суворов знал, что помощи ему ждать не от кого и надо уповать только на себя, на необычную выносливость и храбрость солдат. Русские люди работали без крыши над головой, в снегу, в грязи, без должного провианта. И с ними рядом был Суворов. Впоследствии поэт Державин скажет о нем:
Кто перед войском будет, пылая,
Ездить на кляче и грызть сухари,
В стуже и зное наш меч закаляя,
Спать на соломе и бдеть до зари.
Везде Суворов поспевал, все он видел. Вот он у артиллеристов проверяет, не промокли ли заряды, не расковались ли лошади, у интендантов — не цвелые ли привезли они сухари, у пехоты — не развалились ли сапоги. Суворов все замечал, а заметив, или хвалил, или делал разнос, и притом довольно язвительно. От начальников он всегда требовал, чтобы солдаты в походе или в работе имели горячую пищу вовремя, чтобы начальник сам не обедал, пока солдатам не приготовят пищу. И солдаты за эту отеческую заботу отвечали своему полководцу беззаветной любовью.
Суворов чувствовал себя, несмотря на все препоны, достаточно сильным, чтобы не отступить перед возникшими трудностями. Наконец Румянцев ему ответил: «Я весьма надеюсь на ваше отличное искусство и благоразумие, что вы учредите все с наилучшим распоряжением и соображением положение места и числа вверенных вам войск доходящими до вас о приготовлениях и намерениях турецких известиями, а потому с сей стороны спокоен бы я быть мог». Далее Румянцев писал, что в его подчинении есть войска и в Крыму, за которые он очень беспокоится. Он спрашивает: «Не будут ли при выходе на берег турецких войск в Суджуке (сдерживаемых. — В. С.) на так обширном пространстве на Кубани расположением команды вашей войска, а при удалении их от Кубани, Ставропольская крепость и иные Моздокской линии, и наши границы от обывающих там разных и неспокойных орд подвержены каким неприятным следствиям, и не видите ли недостатка в войсках, в Крыму находящихся».
Румянцев очень ценил полководческий талант Суворова. И хотя тот и не командовал Крымским корпусом, но Румянцев просил именно у него совета. Как видно, в Прозоровском он разочаровался окончательно. Касаясь укреплений на Кубани, Румянцев писал: «В сделанных вами на Кубани укреплениях не только для обуздания неспокойных орд нахожу я немалую пользу, но и для будущего положения в том краю вновь границы великую удобность желал бы... там войска удержать». Но, далее сетует Румянцев, этого сделать нельзя, пока не будут разбиты главные замыслы и притязания Турции. «Крым есть главным пунктом -нашей с ними распри, а Тамань... последующим». Поэтому он предлагает «оставить ее (Кубань. — В. С), и войска, находящиеся на Кубани, сблизить к Таману, чтоб тех турков в лучшем их снаряжении остановить...».
Суворов очень уважал государственный ум Румянцева, поэтому безоговорочно последовал его совету и строительство укреплений временно приостановил. Одновременно он сделал ценные предложения, по размещению Крымского корпуса с целью отражения Турции. Суворов втайне надеялся, что укрепления все же будут построены. Поэтому, разрешив войскам отдыхать, сам выехал в Ставрополь. Простившись с офицерами и солдатами строительной армии, стоящей у Царицынской крепости, Суворов в сопровождении конвоя направился на северо-восток вдоль правого склона балки Ояруп. В оврагах, заросших кустарниками, звенели мутные ручейки. За поймой Кубани все ярче голубели горы. С каждым днем все чаще между туч появлялось солнце и тогда на пригорках и склонах оврагов пахло прогрелой землей. Многоверстная пойма Кубани была затоплена и трудна для проезда.
Еще до отъезда из Царицынской крепости Суворов, подсчитав свои силы, решил, что сухопутный участок между этой крепостью и Ставрополем, входящий в состав Азово-Моздокской кордонной линии и имеющий протяжение более чем восемьдесят верст, он может прикрыть только двумя укреплениями. И, преодолев только треть пути, он начал выбирать место для постройки первого укрепления. Выбор пал на обрывистый мыс правее устья большой балки, спускающейся с востока к пойме Оярупа. Отсюда все было видно на десятки верст вокруг, особенно в сторону Кубани.
Укрепление в плане было правильным квадратом с фасами в шестнадцать саженей. Южный фас, обращенный к устью балки и колодцам, имел две пушечные амбразуры, ибо только здесь кавалерии можно было подняться на обрывистое правобережье Оярупа. Укрепление получило название «Всехсвятский фельдшанец».
Позже здесь был поставлен пост Временной, возле которого спустя несколько десятилетий возник хутор Убеженский, который много раз переименовывался. Ныне это хутор Веселый Новокубанского района, на западной окраине которого, на мысу, у МТФ, видны остатки валов.
Поиск этого укрепления был для меня очень сложным, ибо первая ошибка в описании его местонахождения была сделана писарем в Благовещенской крепости в начале 1779 года. Вместо того чтобы показать его на балке Ояруп (Горькой), он поместил укрепление в двадцати семи верстах вверх по Кубани. От копаней, куда водили лошадей на водопой по оврагу, старинная дорога поднималась по балке в ее верховья, а далее степью к реке Большой Егорлык. Величественны и необозримы здешние степи. Зимой скованные довольно сильными морозами и продуваемые пронзительными восточными ветрами, летом засушливые, страдающие от безводья. И только Егорлык здесь медленно несет свои скудные воды мимо высоких могильных курганов, насыпанных неведомо кем и когда, на которых с 1774 года стояли русские сторожевые заставы, охраняющие границу Российской империи.
Подсчитав, что переправа через Егорлык находится на расстоянии двух третей пути от Царицынской крепости, Суворов решает прикрыть ее вторым укреплением. На высоком правобережье, изрезанном оврагами, Суворов выбрал место для фельдшанца Верхнеегорлыкского. Но вскоре Суворов его переименовал в Державный, ибо стоял тот на границе Российской державы. Суворов для укреплений всегда очень умело использовал рельеф местности. И поэтому все его крепости не похожи друг на друга. Державный фельдшанец также отличался от всех. Валы пушечных амбразур не имели, поэтому стрелять из пушек можно было только поверх них с барбетов (барбет — насыпь с внутренней стороны вала для установки пушки). Кроме этого, туры по валу не устанавливались. Ныне здесь станица Сенгилеевская Ставропольского края.
От Егорлыка дорога к крепости Ставрополь шла, взвиваясь, по довольно крутому склону столообразной возвышенности, с верхней точки которой была видна лента Кубани и равнина, лежащая вплоть до самых гор. Как долго Суворов находился в крепости Ставрополь» установить не удалось. Видимо, он, осмотрев ее и побеседовав с местным комендантом, отпустил сопровождавший его конвой на Кубань, а сам выехал на перекладных в Азов.
Ставропольские историки уже много лет отстаивают версию о том, что именно А. В. Суворов в 1778 году основал город Ставрополь. В Полном собрании законов Российской империи (т. XX, с. 518) есть документ за № 14607. Это доклад астраханского, новороссийского и азовского генерал-губернатора князя Г. А. Потемкина о постройке Азово-Моздокской линии, который был утвержден императрицей Екатериной П. В докладе упомянута крепость № 8, которая и получила несколько позднее наименование Ставропольской или Ставрополя. А заложена она была 22 сентября 1777 года Владимирским драгунским полком. Поэтому, когда Суворов в двадцатых числах марта 1778 года прибыл в Ставрополь, он там увидел не только уже построенную крепость с двадцатью двумя казармами и другими служебными зданиями, но и поселенный у крепости форш-тадт из двухсот домов с двумя магазинами и тремя лавками.
К тому же надо помнить, что Азово-Моздокская линия, которая выполняла роль и кордонной, и коммуникационной, находилась в ведении командира Кавказского корпуса и строилась войсками, входящими в его состав.
Покинув крепость Ставрополь, Суворов выехал на северо-запад «мимо Черкасска на Азов для осмотра коммуникационных постов от сей крепости до новых кубан ских укреплений...» — как донес он Румянцеву по прибытии на Кубань, в штаб вверенного ему корпуса. Суворов в сопровождении денщика, о котором только известно, что это был донской казак по имени Иван, ехал по старинному тракту, соединявшему Кавказ с Доном. По дороге он с интересом осматривал редуты и крепости Азово-Моздокской линии и сравнивал их с теми, что успел построить вдоль Кубани.
Не доехав до Черкасска, Суворов свернул на Азовский шлях. После короткого отдыха в Азове знакомой уже дорогой выехал в Ейский городок. Он задумал перестроить его. Настало время объединить Ейский городок и бывший Шагин-Гирейский базар в одно укрепление. До наших дней дошел план Ейского укрепления, снятый в начале восьмидесятых годов XVIII столетия. Оно состояло из цитадели и паланки и было отодвинуто на картечный выстрел от Ейского лимана, чтобы лишить неприятеля возможности скрытно подойти к западному фасу. Цитадель стояла в восточной части укрепления в виде правильного четырехбастионного редута. Примыкающая к цитадели паланка имела четыре бастиона и одну батарею. Такое построение позволяло оборонять укрепление меньшим гарнизоном, чем это требовалось ранее, когда надо было оборонять и сам городок, и стоящий отдельно базар.
После разоружения Ейского укрепления в начале XIX века на его месте появилось местечко Ростовского уезда области войска Донского. Ныне это село Ейское Укрепление Щербиновского района Краснодарского края, где до наших дней сохранился участок вала паланки.
...31 марта Суворов прибыл в Благовещенскую крепость. Полковник Одоевский, доложив ему обстановку на Кубани, сказал, что построенная цепь укреплений сократила число нападений абреков, ногайцы же, несмотря на постоянные всяческие происки турецкой агентуры, спокойно занимались мирным трудом. Суворов позже сам посетил ближние кочевья ногайцев, встречался с султанами и мурзами. Приставы докладывали ему о положении в ордах и о борьбе с проникновением турецкой агентуры По пути Суворов осмотрел и укрепления, которые были закончены уже после того, как он начал строить левый фланг линии.
Вскоре Суворов убедился, что труды его не пропали даром Румянцев писал, что дипломатические переговоры с Турцией зашли в тупик из-за нежелания турок оставить Крым. Поэтому Суворову разрешается строительство укреплений левого крыла продолжить. 5 апреля Суворов доложил, что, несмотря на крайне малое количество людей в корпусе, о чем он уже трижды писал командующему Кавказским корпусом генерал-майору Якоби и войсковому атаману войска Донского генерал-майору Иловайскому, он приступил «к продолжению и благоспешному окончанию преднамеренных (укреплений —В. С) в связь с вышеуказанной Ставропольской крепостью».
Раньше Суворов вооружал крепости правого крыла тремя-четырьмя орудиями, но теперь решил, что достаточно и двух. Снятые орудия срочно были переброшены на левое крыло В фельдшанцах, где стояло по пехотной роте, он оставляет только полроты с одной пушкой. Сократил он гарнизоны и в коммуникационных редутах по Азовской дороге и в Ейском городке, где оставил всего одну пехотную роту. Не тронул он только гарнизон Ачуева, и потому, что город был в отрыве от остальных гарнизонов и близкой помощи в случае нападения не мог получить ни от кого.
В то же время Суворов решил построенный Бринком в Темрюке ретраншемент срыть и на его месте построить меньшее укрепление в виде треугольного редута, каждая сторона которого была в сто саженей Из двух западных батарей он сделал одну, а в южном и восточном фасах насыпал по однопушечной батарее Восточные ворота усилил траверсом, а через ров построил подъемные мосты. С целью укрепления земляной насыпи приказал разобрать городскую стену, идущую к Темрюкскому лиману, и ее камнем выложить эскарп вала. Замок Адас в новом, редуте выполнял роль цитадели.
Эти решительные меры позволили Суворову «наскрести» еще несколько пехотных рот, в которых он очень нуждался В таких хлопотах пролетела еще одна неделя, а вскоре курьер привез ордер Румянцева, согласно которому Суворов должен был передать корпус одному из полковников, прибыть в Крым и вступить в должность командира Крымского корпуса, сменив Прозоровского. Румянцев высоко ценил деятельность Суворова на Кубани. Он писал Суворову. «Ваши распоряжения доказывают весьма вашу прозорливость и бдение вождя, стерегущего свою безопасность, но и пекущегося о пользе дела...»
17 апреля 1778 года Суворов донес Румянцеву, что он находится в Благовещенской крепости и сдает уже командование корпусом полковнику Одоевскому, после чего на днях выедет в Крым Далее он с гордостью писал, что кубанские народы живут мирно, занимаются скотоводством и хлебопашеством. Абреки иногда делают нападения мелкими партиями, которые русскими войсками всегда отражаются. А в общем, заключил он, «сии страны оставляю я в полной тишине».
В эти же дни Суворов получил известие от начальника шестой дирекции, что строительство укреплений левого крыла в основном закончено и согласно его требованиям организована меновая торговля с местными народами Кубанская кордонная линия была построена, и задача по созданию условий для мирной жизни кубанских народов была выполнена. Целая цепь укреплений из девяти крепостей и двадцати фельдшанцев, протянувшаяся на пятьсот сорок верст по холмам Тамани, прибрежным кручам Кубани и степям Ставрополья. Что же она из себя представляла, чем отличалась от кордонных линий Днепра, Волги, Терека? Как была организована на ней боевая служба?
Отвергнув кордонную систему, при которой войска вытягивались равномерно узкой цепью вдоль границы, которую противник легко прорывал, Суворов применил тактику нераздробления воинских частей. Кроме небольших гарнизонов, несущих дозорную службу, Суворов сформировал корволанты, которые должны «быть всегда на готовой ноге первые к движению», на перехват противника. Для более гибкого управления линию разделил на шесть дирекций, направлений, начальниками которую назначались командиры пехотных или кавалерийских полков. Их штаб-квартиры, или унтер-штабы, располагались в одной из крепостей дирекции.
Структура построения линии состояла из различных по классу укреплений. Самые крупные крепости стояли одна от другой через 70—80 верст, промежутки заполняли фельдшанцы, сторожевые заставы, обзорные посты и конные пикеты. Каждое укрепление у ворот имело сигнальный маяк — длинный шест, обмотанный соломой и облитый смолой, который при нарушении границы поджигался и днем дымом, а ночью огнем подавал сигнал о нападении. И помощь всегда успевала вовремя.
Гарнизон крепости, как правило, состоял из двух рот пехоты с двумя—четырьмя пушками и резерва из одного-двух эскадронов кавалерии. Кроме этого, при крепости, где был унтер-штаб, размещался корволант, состоявший из четырех — десяти рот пехоты с десятью — двенадцатью пушками и четырьмя—десятью эскадронами кавалерии. Гарнизоны фельдшанцев были разными — от двух рот пехоты до полуторы с пушкой. У некоторых фельдшанцев стояли резервы из одного эскадрона конницы.
Кроме регулярных войск, во всех укреплениях были казачьи команды, которые возили почту и несли дозорную службу. Суворов, познав боевые качества казаков еще в Семилетнюю войну, всегда с симпатией относился к донским станичникам. И в своих приказах он уделял им особое внимание. «Казаков обучать сильному употреблению дротика (пики. — В. С.) по донскому его размеру, атаке, сшибке и погоне...» Он опытным полководческим глазом точно подметил все сильные стороны легкой казачьей конницы и советовал: «Для притяжения противника на крепости и резервы постовым казакам заманивать его в полном шермицеле (шермицель — стычка, сшибка в бою), забавляя его иногда и стрельбою, и дротичным наездом с криком, однако безопасно; а когда он будет гораздо по времени укреплением наперт или разными войсками сломлен, то уже тогда поражать его сильно пикою в крестец и живьем хватать...»
Суворов доверил казакам охрану коммуникационных линий, артерий жизни, связывающих кордонную линию с базами снабжения, тылом корпуса. Подписав все приемосдаточные бумаги, касающиеся Кубанского корпуса, Суворов попрощался с выстроенным на плацу Благовещенской крепости гарнизоном и местным корволантом, обнял на прощание Одоевского, сел в тележку и, провожаемый прощальными криками войск, выехал на Тамань. К вечеру 21 апреля Суворов прибыл в Таманскую крепость. Все так же над серыми валами торчали минареты мечетей, освещаемые последними лучами заходящего солнца, жители торопились до наступления темноты загнать в свои дворы скот, который уже двигался с окрестных пастбищ, над желтым обрывом нависал тяжелый куб цитадели.
Суворов сразу же заметил, что полковник Макаров все его указания выполнил. Валы Таманской крепости были подсыпаны и укреплены дерновой одеждой, туры по веркам обновлены и поставлены более тесно, щеки амбразур укреплены фашинами, пушечные платформы выровнены. В отличном состоянии была и вновь построенная цитадель, вооруженная трофейными турецкими пушками. Макаров доложил, что согласно полученному из штаба корпуса распоряжению он засылал в Закубанье своих разведчиков, которые недавно сообщили новые сведения о некрасовцах. Установлено, что они поселились в устье Кубани и у реки Бугур. Он послал к некрасовцам двух казаков-делегатов для переговоров о возвращении их в Россию, но известий от его посланцев пока нет.
Прибывший из Екатерининской крепости полковник Гамбом сообщил, что, по его данным, полученным недавно от разведчиков, комендант турецкой крепости Суджук-Кале пригласил трех видных черкесских князей и вручил им подарки. Сюда же, в Суджук-Кале, прибыло из Турции военное судно, которое доставило пушки и порох. Суворов послал Румянцеву рапорт, доложил, что он, сдав корпус, сегодня Тамань покидает. Далее он сообщил о происках турок, вербующих себе сторонников среди закубанских феодалов. А народ, в общем, ведет себя спокойно и, убедившись в доброжелательности со стороны русских войск, из-за построенных укреплений не волнуется и «оказывает большое удовольствие» от организованной торговли.
Простившись с построенным перед восточным фасом Таманской крепости гарнизоном, Суворов в сопровождении Макарова и штабных офицеров направился к пристани. Здесь уже стоял почетный караул и оркестр. У деревянного причала покачивался на легких волнах парусный баркас. Суворов еще раз попрощался с Макаровым и офицерами, целуя и обнимая своих боевых соратников, а затем подошел к почетному караулу, поклонился и поблагодарил всех за службу. Легко взбежал на борт баркаса, стал во фрунт и, сняв шляпу, долго глядел на берег покидаемой им Тамани. Слева от пристани, за лощиной, возвышались темные валы построенной им крепости. Вправо протянулся на полторы версты городок Таман, в центре которого, у глубокой балки, на высоком глинистом обрыве возвышались каменные стены цитадели, куда судьба не раз еще его приведет.
Суворов сказал гребцам:
«С богом, ребята...»
Командир баркаса дал команду, гребцы опустили на воду весла. Оркестр ударил марш. На крепостном валу солдаты кричали «ура», и в воздух летели сотни шляп.» С приморских батарей ударили пушки прощальный салют бывшему командиру Кубанского корпуса.
Всего сто шесть дней пробыл в этой должности Александр Васильевич Суворов. Другому генералу этого времени хватило бы только на изучение такого огромного края, как Кубань. А между тем не только Кубань изучена как в военном, так и политическом отношении, но и была построена кордонная линия длиной пятьсот верст для охраны южной границы России.