ДОРОГА НА КУБАНЬ

Вскоре после окончания Великой Отечественной войны командование направило меня, юного лейтенанта артиллерии, на разминирование «Голубой линии», последнего оборонительного рубежа немецко-фашистских захватчиков па Кубани. В то лето нужно было очистить поля и луга Кубани от притаившейся смерти и возвратить их к жизни.

В ходе работ пришлось несколько раз столкнуться у правого берега Кубани со старинными фортификационными сооружениями, которые на моей карте значились как «стар, укр.» — старинное укрепление. Меня тогда особенно не интересовало их название, ни кто и когда их строил. Местные жители, возвратившиеся на свои пепелища, рассказывали, что это турецкие батарейки, но однажды в Темрюке одни старичок сказал, что это суворовские укрепления.

Это заинтересовало меня. Но прошло много лет, когда появилась возможность вплотную заняться исследованием этой темы. Вскоре оказалось, что это весьма сложная задача. Редко кому так «везло» с документальным наследием, как А. В. Суворову. Войны, стихия и невежды дружными усилиями уничтожили тысячи документов, отражающих военно-административную деятельность полководца. Так, в 1784 году в городе Глухове сгорел архив военно-походной канцелярии П. А. Румянцева-Задунайского, а чуть позже погиб в пламени и архив крепости Дмитрия Ростовского (г. Ростов-на-Дону). В 1897 году начальник штаба Киевского военного округа полковник Ковзан продал кондитерам на обертки для пирожков архив Г. А. Потемкина-Таврического, такая же участь постигла и архив в Херсоне.

В 1881 году комиссия «историков», делая ревизию архива главного штаба, уничтожила массу документов. Историк-современник с горечью писал, что ценнейшие документы «истребились от невежества сберегателей». В годы разгула контрреволюции на Кубани погибло более половины архива кавказского наместника.

Пришлось собирать материал, как говорится, с нуля, по крохам. К тому же вскоре стало ясно, что надо изучать не только документы, но и историческую географию. Потребовались годы, чтобы собрать необходимый материал и приоткрыть тайну пребывания Суворова на Кубани, тайну, сложенную еще при жизни великого полководца различного рода недоброжелателями, которых у него было предостаточно. На него клеветали воры-полковники, интенданты, крымский хан, клеветала «стоглавая гидра» — царский двор. Не зря, видимо, на визитной карточке Суворова изображен вепрь, терзаемый волками...

Завистники полководца выбрали верный способ очернить его — опорочили военно-административную деятельность А. В. Суворова на Кубани.

...«Кубанский период» в жизни Суворова начался в один из последних дней ноября 1777 года. Со стороны Белевской крепости через южную заставу в Полтаву в этот день въехала залепленная снегом курьерская кибитка. Вскоре усталая тройка остановилась у одноэтажного домика, где жил генерал-поручик (генерал-поручик — второй генеральский чин) Александр Васильевич Суворов. Молодой вахмистр рейтарской Киевской команды Кудрявцев вручил хозяину, вышедшему в переднюю комнату, обильно засургученный пакет.

Нетерпеливо сломав ярко-красную печать, Суворов прочел: «Ваше превосходительство, имеете с получением сего ехать для принятия команды над корпусом на Кубани и по данным от меня господину генерал-майору Бринку, относительно дел татарских и взаимного сношения, поступать, и как о получении сего, так и отъезде, прибытии и принятии команды меня рапортовать». Под текстом стояла размашистая подпись малороссийского и слободского генерал-губернатора и командующего войсками Юга России генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского.

Если бы не болезненное состояние, Суворов, привыкший все делать быстро, тут же приказал бы закладывать сани на далекую и таинственную Тамань. Однако на этот раз все было готово к отъезду только через месяц. Бушевавшая все эти дни метель утихла. Придавил мороз.

Суворов попрощался с молодой женой Варварой Александровной, перекрестил спящую двухлетнюю дочь Наташу, набросил на плечи бараний тулуп и сел в кибитку. Ямщик дернул вожжи, лошадки дружно натянули постромки, полозья взвизгнули и заскользили мимо заставы к лежащей под снегом Ворскле и далее на юг, в степь, к старой Днепровской кордонной линии, построенной еще в 1737 году. У Федоровской крепости, которая стояла у речки Орель, Суворов повернул на восток и направился вдоль высокого правобережья к Козловской крепости, где была переправа.

Дорога, которая ранее была кордонной, все время шла вдоль Змиевых валов, протянувшихся от Переволочной крепости на Днепре до развалин Донца, древнего городка, много лет назад стоявшего на высоком правобережье Северского Донца. В этот городок заезжал князь Игорь, когда бежал из половецкого плена после трагического похода русичей летом 1185 года в донецкие степи. Славяне, в незапамятные времена вырыв глубокие рвы и насыпав высокие валы, отгородились от половецкого поля, пытаясь преградить путь на Русь многочисленным ордам кочевников. И так велики были труды наших пращуров, насыпавших эти, еще и сейчас величественные валы, что на Руси родилась легенда про отрока Никиту Кожемяку, который запряг в плуг самого Змея Горыныча и пропахал на нем ров от Северского Донца до Днепра. Валы эти и стали называться Змиевыми. А речка, вдоль которой были насыпаны валы, получила название Орель, то есть орало, плуг. Здесь стояли передовые заставы русичей и зорко смотрели в сторону половецкого поля, откуда всегда приходила на Русь грозная опасность. Донец первым из русских городов принял на себя удар полчищ Батыя...

Ранее историки не изучали путь, которым Суворов ехал на Кубань. Сейчас это можно сделать, так как мной найдены два документа: «Почтовая карта Азовской губернии» и «Генеральная карта Новороссийской и Азовской губерний». Последняя была снята как раз в год отъезда Суворова на Кубань. На картах показан единственный почтовый тракт, идущий от Полтавы к крепости Дмитрия Ростовского, на котором было двадцать две станции.

В степях дули пронзительные восточные ветры, гоня поземку. Привычные к любым капризам непогоды почтовые лошадки спокойно трусили по заснеженной дороге. В памяти Суворова всплывали эпизоды Семилетней войны, служба в офицерских чинах... Вспоминался и Суздальский пехотный полк, долгие зимние вечера, когда он писал свое знаменитое «Полковое учреждение». Затем стычки с польскими конфедератами. Стремительные переходы, внезапные, с расчетом на неожиданность нападения, с меньшими, чем у противника, силами. Вот он уже и бригадир, а затем и генерал-майор. Всех удивлял стремительный взлет полководческого таланта Суворова. Поход за походом — и ни одного поражения. И вот смелый по дерзости поиск через Дунай в прошедшую войну с Турцией, бои у Туртукая, у Козлуджи, после чего он стал генерал-поручиком.

И снова память перенесла его в Крым, снова увидел блестевшие под солнцем солончаковые степи у Перекопа и Крымские горы в дрожащем мареве, куда он повел корпус Прозоровского.

Годы, годы, годы... Как будто недавно пришел в армию молоденьким капралом, а сейчас он, сорокасемилетний генерал-поручик российской армии, едет принимать под свое командование Кубанский корпус. ...Почтовый шлях все шел и шел на юго-восток Уже позади была крепость Тор (т. Славянск), Бахмут (г. Артемовск) с соляными варницами, последние селения Азовской губернии. У слободы Луганской, в верховье реки Лугань, Суворов увидел земли войска Донского. Здесь начиналось Дикое поле, родина донского казачества, многострадального защитника южных рубежей России. Чем дальше продвигался Суворов на восток, тем реже встречались в здешних степях хутора и селения: с великим опасением селились русские люди на этих беспокойных землях.

Побывавший в этих местах путешественник писал: «Нельзя вообразить ничего унылее сего путешествия. Везде голые необозримые пустыни; одни дикие звери, козы, лоси, медведи, выдры, бобры смотрят на странников, как на редкое явление в сей стране; лебеди, орлы, гуси, журавли неустанно парили над нами».

Сменив лошадей на последней почтовой станции, Суворов направился к сильнейшей на юге России крепости Святого Дмитрия Ростовского, где вот уже несколько лет подряд размещался штаб Кубанского корпуса. В конце короткого сумрачного дня тройка поднялась по косогору одного из бесчисленных оврагов на высокое правобережье Дона. Впереди за довольно широкой балкой, которая спускалась на юг, к Темерничке, небольшому притоку Дона, виднелись домишки солдатской слободки. А правее, далеко внизу, где кончались обрывы правобережья, под толстым панцирем льда, покрытого снежной пеленой, нес к Азову свои светлые воды могучий Дон. Тихий Дон, Дон Иванович, как его любовно называли казаки.

Сопровождаемая любопытными взорами солдаток и яростным лаем многочисленных собак, тройка проехала слободку и остановилась у крепостных ворот, перекрытых полосатым шлагбаумом. Первый этап далекого пути был окончен, и произошло это в канун наступающего 1778 года.

Обер-комендант крепости генерал-майор Семен Григорьевич Гурьев после взаимного представления обошел с Суворовым крепость, показывая казармы, арсенал, лазарет и вооружение, стоящее по веркам валов. Эта крепость была построена под руководством инженер-капитана Александра Ригельмана в 1761 году вместо разоруженной крепости Святой Анны, что была в семи верстах на северо-запад от столицы войска Донского — Черкасского городка (станица Старочеркасская).

...До последнего времени не было известно, когда же приехал Суворов в крепость Дмитрия Ростовского и когда он из нее выехал. О том, что Суворов приехал в Ростовскую крепость под Новый год, мы можем судить по рапорту генерала Бринка из Копыла от 4 января 1778 года на имя генерала Прозоровского. Донося о положении на Кубани, Бринк в конце рапорта сообщил: «...наконец осталось вашему сиятельству донести, что господин генерал-поручик и кавалер Суворов прибыл в крепость Святого Дмитрия, насланным ордером прописывая его сиятельства господина генерал-фельдмаршала разных орденов кавалера графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского повеление, что велено ему следовать к корпусу, на Кубани находящемуся, и принять оный от меня в точное командование, повелевает к своему прибытию изготовить все касательные дела». А далее Бринк просит: «...а я по слабости моего здоровья вашего сиятельства прошу изволить мне на время отъехать в Ростовскую крепость».

Судя по карте того времени и приложению к ней, расстояние от крепости Дмитрия Ростовского до Копыла равнялось 324 верстам. Если учесть, что курьеры по хорошей дороге проезжали до 100 верст в сутки, а по зимней, накатанной, и до 200 верст, и предположить, что Бринк ордер Суворова получил 3 января, то можно сделать вывод, что ордер был послан из Ростовской крепости под Новый год или, в крайнем случае, 1 января 1778 года. Встретив новогодний праздник в кругу семьи генерала Гурьева, Суворов затем выехал на Кубань. Генерал Бринк имел от роду всего сорок три года, и его ссылка на плохое здоровье была только поводом покинуть Кубань. Дело в том, что Суворову он должен был передать только командование корпусом, а сам оставаться при штабе корпуса в роли помощника Суворова по ведению политических дел с ногайцами и татарами. Бринк посчитал себя обиженным. Направляясь в крепость Дмитрия Ростовского, он, видимо, рассчитывал добиться для себя нового назначения.

Из крепости Суворов выехал в Азов, который к тому времени стал центром новой, Азовской губернии. На этот раз дорога пошла вниз по течению Дона, через Темерник к Донецкой крепости, где была переправа через Мертвый Донец. Переехав по льду Донец, Суворов по болотистой пойме Дона направился на юго-восток, к главному руслу, где у развалин турецких замков-каланчей была переправа на Кубанскую сторону, как в те годы называли Задонье.

Почтовая дорога долго кружила вдоль Дона и довольно сильно вымотала лошадей. К Азову добрались только в конце короткого зимнего дня. Подъехали к Алексеевским воротам, уцелевшим от старого турецкого Азова. Пока начальник караула младший сержант читал подорожную, Суворов, не выходя из возка, осмотрел идущий от ворот влево вал Гордона, названный в память сподвижника Петра I, участника Азовских походов. Возвратив подорожную, начальник караула приказал поднять шлагбаум. Возок медленно въехал под своды кирпичных ворот, где копыта лошадей как-то особенно звонко застучали по каменным плитам. Через минуту лошадки скатили возок вниз, на склон косогора, по которому и раскинулся сам городок. От ворот были видны узкие улицы, приземистые, занесенные снегом домишки, крытые камышом, в подслеповатых окнах кое-где мерцали робкие огоньки.

Улица была пустынной. Изредка пробегали согнувшиеся фигурки обывателей и гарнизонных солдат, да от порохового погреба скорым шагом прошло капральство мушкетеров со вскинутыми на плечи ружьями. Суворов не мог проехать мимо Азова, не встретившись с азовским военным губернатором генерал-поручиком В. А. Чертковым, который, зная о приезде нового командира Кубанского корпуса, приказал приготовить ему квартиру в своем доме, стоящем слева от Троицких ворот. Эти ворота считались главными в городе, от них начинался старинный шлях, ведущий в турецкие владения, за Кубань, откуда всегда ожидали нападения. До поздней ночи в доме губернатора, который сохранился до наших дней, светились окна. После ужина хозяин дома по просьбе Суворова рассказал о ногайцах, живущих как на территории губернии, так и за ее пределами. Суворов узнал, что еще в XIII веке, после набега Золотой Орды на Русь, на правобережье Кубани и в Приазовье кочевали орды Наврузская, Бестинеевская и Кайсайская...

После второй русско-турецкой войны ногайцы, кочевавшие в Северном Причерноморье, переселились на Кубань. Летом 1770 года в Приазовье и на правобережье Кубани перекочевали орды Едисанская, Едичкульская, Джамбулуцкая и Буджакская, которые, опасаясь быть вовлеченными в войну, попросили покровительства у России. Однако и здесь они не нашли мира, ибо протурецки настроенные орды бывшего Малого Ногая, которые кочевали на Кубани уже несколько веков, враждебно встретили пришельцев, да и закубанские абреки сразу же начали совершать на них грабительские набеги.

В конце беседы губернатор рассказал об организации военных сил ногайцев, о тактике боя, о вооружении воинов и о способе заготовки провианта.

в оглавление | следующая глава